«Судебную реформу за один день не проведешь, а налоги изменить можно»

18.02.2017

Бизнес-омбудсмен Борис Титов раскрывает статистику проверок предпринимателей, рассказывает о программе развития страны от Столыпинского клуба и будущем Партии роста и объясняет, почему Сергей Полонский не виноват

Борис Титов занимает пост бизнес-омбудсмена без малого пять лет. Работы меньше не становится: чиновники и силовики увеличивают давление на предпринимателей, хотя декларируют обратное. Плановые проверки проходят реже, зато внеплановые гораздо чаще, и в сумме их стало больше. Больше стало и уголовных дел. Титов борется за права предпринимателей как минимум на двух направлениях: на сугубо практическом, когда занимается делами конкретных предпринимателей, и на законодательном. В последние годы его законотворческая работа сомкнулась с общественной и политической деятельностью. Титов с соратниками из бизнес-сообщества и деловых общественных организаций сначала объединились в Столыпинском клубе, который разрабатывает Стратегию роста для российской экономики до 2025 г., а с этого года создали на его базе Институт экономики роста им. Столыпина. Стратегия должна быть обнародована в конце февраля. Программа конкурирует с концепцией Центра стратегических разработок Алексея Кудрина. Из необходимости продвигать программу родилась новая партия - Партия роста, которую бизнес-омбудсмен возглавил. В интервью "Ведомостям" Титов разъясняет идеи "столыпинцев" и заочно дискутирует с Кудриным, рассказывает, как построена работа с Владимиром Путиным, делится историями успехов и поражений в делах по защите предпринимателей.

Есть проблема: проверки и аресты

- По общему впечатлению, давление на бизнес со стороны органов надзора и правоохранителей не снижается, вы согласны?

- Мы считаем, что, к сожалению, пока только ухудшается ситуация. В своем послании президент сказал о 200 000 возбужденных уголовных дел, но на следующий год было уже 230 000. А в 2016-м только за первую половину на 25% увеличилось количество дел, возбужденных по 159-й статье УК (мошенничество), по ней возбуждается 80% дел против предпринимателей.

Немножко уменьшается количество арестов, количество домашних арестов, но цифры все еще серьезные. Кое-что улучшается. Вот только за последнее время: учредителя Уральского завода противогололедных материалов Рустама Гильфанова выпустили из тюрьмы, в Новосибирске - Вадима Дейна, не допустили ареста Юрия Масленникова в Москве. Бывшего директора Агентства стратегических инициатив по ЮФО Александра Хуруджи отпустили, но пока не прекратили уголовное дело, мы боремся. Кстати, Хуруджи теперь с нами. Федеральный секретарь партии. К нам, кстати, многие таким образом приобщаются. Валерий Грачев (председатель совета директоров ООО "Краском". - "Ведомости") вел кампанию у нас в Красноярске, например. Мы боролись, чтобы его выпустили из-под ареста. Его брали под камеры, страшная история была в Красноярске. Сейчас дело прекращено. Мы объединяемся по этому принципу. Кстати, создаем Ассоциацию жертв экономических репрессий.

- Доклады бизнес-омбудсмена - это работающий инструмент? И как это работает? Вы приходите на совещание и докладываете: "Есть проблема..."

- Мы сами собираем совещания. Сначала проводим подготовку доклада, собирая отраслевые и региональные по всей России ситаны (ситуационный анализ) - прошлый раз их было больше 60 - результат 230 проблем, которые я внес в доклад президенту. [Премьер-министр Дмитрий] Медведев создал специальную рабочую группу по докладу уполномоченного, в которую входят на уровне заместителя министра все заинтересованные ведомства. Она теперь стала постоянно действующая. Хотя, конечно, правда, что мы не успеваем решить проблемы предыдущего доклада, а тут уже новый. По методологии правительства должны пройти первую итерацию - согласование поручений. Не то чтобы решить вопрос, сначала надо согласовать поручение с теми же ведомствами, кому это поручение выполнять. И мы проводим... в этом году провели, наверное, пять или шесть комиссий, где ведомства отрабатывают текст поручения самим себе. В результате рождается, как всегда, какая-то неведома зверушка. Потому что, конечно, часто это компромисс. Даже на уровне поручения. Иногда мы встаем в упор и тогда пропихиваем наш текст, считая, что невозможно идти на компромисс, но тогда иногда поручения не выходят.

Тем не менее где-то 30% вопросов мы решаем. Например, наши инициативы вошли в законопроект о либерализации уголовного законодательства (готовила комиссия по защите прав бизнесменов во главе с руководителем администрации президента Сергеем Ивановым. - "Ведомости"). Об усилении ответственности силовых структур мы первые начали говорить.

- Эксперты утверждают, что только хуже стало, потому что теперь любой следователь разобьется, но докажет, потому что иначе ему самому десяток светит.

- Но он все-таки 10 раз подумает, начинать или нет. Другой вопрос, что мы предлагали немножко другую схему. Мы предлагали ввести новую статью. Не увеличивать просто ответственность по этой существующей статье, а ввести конкретную статью за незаконное возбуждение уголовного дела. Но комиссия Иванова посчитала, что это слишком круто. Еще мы предлагали ввести административную ответственность за незаконные процессуальные действия - арест имущества, неправильный обыск, неправильные следственные действия. К сожалению, тоже не прошло. И по 159-й (мошенничество), ее вообще переделывать надо, там структура неправильная. Но главное, по основной части статьи наказание должно быть ниже, чем по всем остальным.

- В итоге получилась шизофреническая совершенно норма.

- Это дитя компромисса в комиссии Иванова. Мы боролись за то, чтобы по самым тяжелым составам экономических статей вводить суд присяжных. У нас и в докладах президенту написано, почему составу нужен суд присяжных, - они должны оценить наличие умысла. Сегодня привязывают 159-ю к простому невыполнению договоров, к невозврату кредитов. Хотя должен быть доказан заведомый умысел. Заведомый. То есть человек, когда подписывал кредит, должен был знать уже, что его не отдаст. Это называется мошенничество. А то, что он не смог отдать в связи с какими-то обстоятельствами, это не мошенничество, это нарушение условий договора. Вот для этого нужен суд присяжных. Кроме этого, конечно, мы считаем, что назначение судей на процесс не должно зависеть от председателя суда. Мы считаем, что и апелляционные, и конституционные инстанции должны быть удалены от места основного суда.

- О введении апелляционных судов вроде уже объявлено.

- Это заявил Верховный суд, но это все-таки пока еще не состоялось, хотя мы давно об этом говорим, да и [председатель Верховного суда Вячеслав] Лебедев был за это. Кстати, сейчас очень важное разъяснение по поводу ареста предпринимателей дал пленум Верховного суда.

- Он несколько раз уже разъяснял, но аресты продолжаются.

- И тем не менее мы старались, мы добивались того, чтобы они еще раз разъяснили. Я потом подошел к Лебедеву и поблагодарил его за то, что он это сделал. Потому что это достаточно геройский поступок в той ситуации, когда все против. Этот запрет на арест предпринимателей следователи воспринимают как социально несправедливый. То есть почему всех арестовывают, а предпринимателей нельзя? Но за прошедшее с тех пор время ни одного случая ареста предпринимателей мы, по крайней мере, не увидели, хотя - честно - попытки были. Мы сейчас подготовили список всех предпринимателей, которые находятся без правовых оснований, как мы считаем, под стражей, и отправили в Верховный суд, в прокуратуру. Договорились с прокуратурой, что сейчас будем поднимать все эти дела и опять направлять на пересмотр меры пресечения. Надеемся, что нам удастся по крайней мере еще несколько десятков человек из-под ареста вытащить.

- Вы вступились за Дмитрия Каменщика лишь после того, как получили от него обращение. Просто по своей инициативе омбудсмен не готов защищать бизнесменов, только если попросят?

- Я формально могу вступать в дело, только если есть обращение. Без обращения мы начинаем работать, только когда предпринимателю грозит арест, да и то осторожно, потому что у меня нет материалов дела, бывает, что бизнесмен не хочет, чтобы я за него вступался. У нас так бывает.

- Пытаются сами разрулить?

- Ну конечно! Можно все делать открыто, звать уполномоченного или попытаться решить вопрос самостоятельно. Кстати, приходят ко мне в основном тогда, когда уже все плохо, совсем плохо. Но за Каменщика заступаться мы начали с самого начала, когда еще речь шла о мере пресечения, хотя там была сложность: у него статья была не предпринимательская, она касалась безопасности. Но мы начали изучать его дело и высказались. Я ходил к [генпрокурору Юрию] Чайке, мы вместе с прокуратурой боролись, потом, после освобождения, я писал письма [председателю Следственного комитета России Александру] Бастрыкину, когда его уже отпустили, а дело не закрывали. И очень было приятно, что первый звонок, когда его освободили, был еще из зала суда: "Спасибо".

 По нашей собственной статистике, в общей сложности 86 случаев, когда мы помогли что-то изменить в случае уголовного преследования. Это не считая 2044 человек, которые попали под амнистию.

- Сергею Полонскому вы помогаете?

- Да. Мы единственные, по-моему, кто вообще его защищал, потому что вся страна была против Полонского, в том числе и бизнес-сообщество. Это была очень тяжелая, непростая работа. Он к нам обратился, и разобраться в этих материалах без ста грамм точно невозможно. У него система ведения бизнеса была... я бы назвал это словом "хаотическая", такая же, как, в принципе, его характер. Огромное количество офшорных компаний, счетов, обязательств, договоров между собой, внутри компании и на внешнем фронте. Мы сделали четыре экспертизы, привлекли и юристов, и аудиторов, и консалтеров. И пришли к выводу, что он не виноват. Потому что те обязательства, которые у него были перед вкладчиками в квартиры, дольщиками, во-первых, перекрываются его инвестициями. Во-вторых, он сегодня не владелец этих активов, он их передал другим собственникам. Поэтому обязательства перед дольщиками он не несет. Там реальные предприниматели, которые подтвердили, что они несут эту ответственность, через суд. Даже по "Кутузовской миле" есть арбитражные решения о том, что обязательства висят на другой компании. Поэтому мы не раз выступали и в суде поддерживали мнение, что надо меру пресечения менять, что он, в принципе, не виноват. Но боюсь, что в этом деле все сложно. Если мы еле-еле разобрались, то суд и следователь, конечно, там не разберутся, это точно.

- В 2016 г. малый и средний бизнес получил надзорные каникулы, но многие компании жаловались, что плановые проверки заменили внеплановыми и нагрузка не только сократилась, но и выросла. Так ли это?

- К сожалению, это так, да. Мы официальную статистику по количеству проверок не подтверждаем. Насколько я знаю, например, только Роспотребнадзор провел более 4 млн проверок в прошлом году. Но он проверяет объекты, магазины, не предпринимателей. Поэтому в статистику такие данные не попадают. Не попадают туда административные расследования. Кроме того, большое количество внеплановых проверок, и это признает прокуратура, реализуется без их подтверждения. Мы не можем точно отследить даже количество проверок, потому что и эта цифра формируется по данным самих контрольно-надзорных органов. У нас было социологическое исследование в апреле прошлого года, где мы опрашивали предпринимателей, сколько у них было проверок. Значит, у 10% опрошенных было больше семи проверок. Одна проверка минимум была более чем у 60% предпринимателей. Если экстраполировать эти данные на количество предпринимателей, то получается, что количество проверок у нас, как минимум, в 4 раза больше, чем по официальной статистике. Я докладывал эту цифру президенту на совещании по контрольно-надзорной деятельности.

 Создание реестра проверок было нашей инициативой, но мы опять получили компромиссный вариант, когда проверяющий не несет ответственности за правдивость внесения информации в реестр. Все поняли, что это была ошибка, с этого года появилась административная ответственность тех, кто не вводит или неправильно вводит информацию. Надеюсь, реестр начнет работать более эффективно. Кроме того, введен запрет на проверки по анонимным заявлениям, "Опора России" очень много сделала для этого. Мораторий на проверки, мы считаем, в целом работает. Хотя он оказался такой компромиссный - не для всех, а только для тех, кто раньше не имел проблем.

Тем не менее по крайней мере малые предприниматели начали говорить о том, что проверок стало меньше. Надо признать, что не до конца мы здесь используем свой потенциал: за год участвовали в общем итоге где-то всего в 250-260 проверках. И чувствуем, что бизнес не очень хочет к нам обращаться, потому что опять же это история про нежелание светить ситуацию. А без запроса предпринимателя мы идти на проверку не имеем права.

- В процесс реализации закона Яровой как-то пытаетесь вмешаться?

- Мы, честно говоря, как институт омбудсмена не очень этим занимаемся, потому что это вопрос не технологический, а абсолютно политический. Технологически это не будет работать - это ясно. Это политический закон, который нужно было перед выборами пропустить. Яровая на этом избиралась по большому счету. Он работать не будет, и я думаю, что там достаточно сил, чтобы доказать это нашей власти.

Столичные страсти

- Московские власти пытаются заставить операторов перенести провода под землю, но не хотят компенсировать им затраты. В итоге зачастую просто срезают провода с крыш. Вы писали письмо мэру [Сергею] Собянину - удалось ли чего-то достичь?

- По крайней мере отложили вопрос до утверждения проектов перекладки. Собянин решил повременить - не срезать и попробовать найти компромиссный вариант. Потому что это, конечно, была бы серьезная нагрузка на сетевых операторов.

- Вы также выступили против сноса торговых павильонов. Чем все закончилось?

- Мы высказали свою юридическую позицию по всем этим объектам, потому что у большинства были документы. И то использование закона, которое было в постановлении, что можно сносить без разрешения суда самовольно построенные объекты, юридически было неправильным. Хотя мы проиграли в судах. Московский городской суд принял решение, что можно их сносить. Думали все-таки договориться. Но, к сожалению, не состоялось. Мы сидели с предпринимателями, обсуждали, что дальше делать, и вдруг узнали, что все - будут рушить. Конечно, в первый раз удалось сделать очень мало. Надо понять логику Москвы, которая это совершает, - хотят, чтобы было красиво, чтобы не было шанхая, чтобы было все чисто, приглядно.

В мэрии утверждают, что это был никакой не малый бизнес. Что было несколько полулегальных группировок в Москве, которые держали весь этот бизнес. Они арендовали эти места, а потом перепродавали уже другим малым и средним предпринимателям, зарабатывая огромные деньги.

- Москва сейчас занимается не тем же самым?

- Приблизительно тем же самым, да, но только количество точек сократилось, и выглядят они теперь очень по-московски. Но на самом деле аренда стала дешевле. Сейчас, правда, еще одно обращение у нас к ним есть - по конкурсу московского метро. Там они разыграли очень большой лот - около 100 объектов. Выиграла одна компания. Сейчас мы с Москвой спорим по этому поводу в суде.

По второй очереди сноса уже была другая история. Мы с ними начали заранее разговаривать. При этом мы, конечно, требовали большую компенсацию. Мы говорили о том, что это должна быть рыночная цена и в зависимости от места расположения объекта. Но хотя бы получили 55 000 руб. за квадратный метр. Многие пошли на это, кто-то не согласился. Часть из них борется по-прежнему, и отдельные объекты вроде бы имеют шанс получить согласие Москвы на замену.

Стратегия столыпинцев

- Есть ли понимание, как ваша программа, ваша стратегия должна быть закреплена юридически?

- Меньше всего это волнует - как наша программа будет закреплена юридически. Важно, когда и как будет принята программа государства. Конечно, реформы реализовывать президенту и правительству, мы считаем, что это должна быть стратегическая программа, которая должна быть утверждена президентом и Государственной думой. У нас же есть поручение президента - подготовить стратегию и доложить. Вот мы ее и доложим. Если программу или отдельные ее системные предложения поддержит экспертное сообщество, поддержит бизнес и общество, то это будет главным для нас - значит, у нас есть большие шансы, что основные ее положения войдут в правительственную программу.

Начал готовить программу Столыпинский клуб, но он стал настолько непростым делом, что мы поняли: это уже не просто клуб, это уже должен быть некий научный центр, поэтому мы создали Институт экономики роста им. Столыпина.

- Правительство в этом процессе участвует?

- По поручению президента сформирована рабочая группа, в которую вошли представители правительства. То есть наши идеи на рабочих группах мы обсуждаем с Центральным банком, с Минэкономразвития, с Минфином (его представитель Максим Орешкин, тогда еще замминистра, у нас был). Они часто с нами не согласны, особенно ЦБ. Всегда высказывают специальное особое мнение, которое фиксировалось. А мы все-таки идем от понимания бизнесом того, как и что нужно развивать в экономике. Кстати, очень важное мнение на этот счет я услышал в США. Мне сказали: "Слушайте, давайте предположим, снимут санкции, все будет открыто, свободно, вы думаете, инвестиции потекут? Нет. Почему? Потому что никто не верит в российскую экономику. Вот Всемирный банк дает оценку роста чуть больше единицы. МВФ - в тех же пределах. Все это мы читаем, все это мы, американские предприниматели, знаем. Кроме этого слышим, что ваше правительство нам говорит: "В следующем году чуть больше единицы", а [Алексей] Кудрин - что до 2024 г. мы расти быстро не сможем. Слушайте, если вы сами не верите в свою экономику, то что вы от нас-то хотите? Вы покажите, как может расти ваша экономика, за счет чего. Есть ли четкий план того, чтобы развивались те или иные секторы, куда нам идти с инвестициями? Есть ли команда, которая может нормально эту программу реализовать? Вот когда ответите на эти вопросы, тогда и приходите за инвестициями".

 Поэтому сегодня нужна программа, которая дает перспективы серьезного развития, и первое, что мы говорим: где потенциал роста? И он есть, и очень большой - например, малый бизнес сегодня на 60% в тени, 20 млн человек не платит налоги в стране, в основном это и есть наш МСБ [малый и средний бизнес], но подпольный. Только их выход из тени - серьезная добавка к легальной экономике.

- Почему-то они не рвутся выйти из тени.

- Не рвутся, пока не созданы условия. Создадим условия, освободим от бюрократического гнета - выведем их из тени. Тогда это будет реальная огромная часть российской экономики, особенно производство и малый бизнес, которые у нас сегодня полностью в гаражах сидят.

Кстати, одно из наших расхождений с ЦСР [Центр стратегических разработок] - вопрос трудовых ресурсов. Кудрин в последнем своем заявлении сказал о том, что у нас главный сдерживающий фактор - отсутствие трудовых ресурсов в стране.

Наш бизнес-взгляд на это совершенно другой: у нас есть огромный резерв трудовых ресурсов, внутренний и внешний. Сегодня абсолютно неэффективная структура занятости в стране. У нас 142 млн человек, из них больше 70 млн трудоспособных. Для того чтобы как-то их занять, за последние годы мы создали огромное количество рабочих мест в бюджете, чтобы просто трудоустроить людей. Поэтому у нас есть внутренний резерв, но им нужна переквалификация. У нас есть внешний резерв. Бывший СССР сегодня и так поставляет нам кадры. Если дать еще небольшие экономические стимулы, эти люди приедут с большим удовольствием работать на наши предприятия. Есть и огромный резерв людей когда-то уехавших, это в основном квалифицированные специалисты, предприниматели - если они поверят в новую Россию, как поверили индийские программисты, вернувшиеся и создавшие Бангалор.

Возвращаясь к источникам нового роста - в нашей программе мы их детально проанализировали и понимаем, какой вклад каждый из них может внести в рост в цифрах. Вот, например, "экономика простых вещей". Это скобяные, оловянные, деревянные, пластиковые изделия, которые всегда делаются на локальном рынке. Например, в Польше 85% этих вещей локально производится, а у нас где-то в районе 15%. Потенциал - 1,3% ВВП, 1,7 млн высокопроизводительных рабочих мест.

Или взять сырьевой сектор. Мы практически не развили экспортный потенциал продуктов третьего, четвертого и далее переделов. Минеральные удобрения - так и не построили ни одно производство аммиака, карбамида в портах, тянем сырье по железной дороге. Мы продаем продукцию второго передела - полиэтилены - и покупаем пластиковые пакеты в Китае. Продаем кругляк, а вдоль границы с китайской стороны один за другим стоят заводы по переработке леса. Это говорит о неправильном регулировании экономики, но, с другой стороны, и о ее огромном потенциале: +0,3 к ВВП, 0,9 млн рабочих мест.

Сельское хозяйство. Урожаи растут, но у нас все равно пшеница - чуть больше 20 центнеров с гектара, а в Голландии - 90.

То же станкостроение, машиностроение - мы отстаем в 3-4 раза по уровню производительности труда.

- Это одно различие ваше с Кудриным, что еще?

- Государственное управление. Потому что Кудрин предлагает масштабную фронтальную административную реформу. Действительно, у нас сегодня очень неэффективное государственное управление, особенно в экономике. Поэтому, наверное, надо было бы соглашаться. Только бизнес знает, что фронтальной реформой решить одновременно все вопросы невозможно. Мы уже пробовали одну административную реформу провести, я абсолютно согласен с ее основными принципами и задачами. И я вместе со всеми стоял на похоронах этой административной реформы, потому что она уперлась в бюрократический заслон, такую бюрократическую фронду.

- То есть саботаж?

- Саботаж. Но это же реальность, это нельзя не учитывать как фактор, который просто свел на нет административную реформу. Сегодня уже нет никаких следов от тех принципов, которые закладывались 10 лет назад, - разделение функций законодательной, надзорной и предоставления услуг и т. д. Когда агентства и службы должны быть отделены от министерств. Все это уже разрушилось.

Что мы предлагаем? Очаговые реформы. У нас на самом деле эти очаги эффективного управления уже есть, нормального эффективного управления. Посмотрите - "Росатом". Очень прилично управляемая государственная компания. ФНС - одна из самых обеспеченных технологиями налоговая служба в мире. ФРП [Фонд развития промышленности] - эффективный институт развития. Дальше, конечно, уже сложнее. Но по крайней мере есть уже какие-то очаги некоррупционного и при этом эффективного управления. При том что можно сделать управление некоррупционное, но вместе с тем абсолютно неэффективное.

Если говорить о решении глобальной задачи, мы предлагаем все равно идти очаговым путем. Мы предлагаем "администрацию роста", как мы ее называем. На самом деле это штаб реформ, изменений, который должен быть построен по проектному принципу. Он должен будет построить свою работу на базе анализа - уже есть новые технологии, где мы должны отцифровывать всю экономику, и на базе этих big datа, огромного количества данных, которые будут собираться, делать анализ, в том числе и ретроспективный, и создать экономический баланс в стране. И как любая частная компания планирует свою деятельность, готовить индикативный план для экономики страны в целом, должно быть планирование всей экономики страны, но индикативное.

- Основной источник роста вы видите в изменении денежно-кредитной политики, замораживании тарифов, снижении налогового бремени. Но не ставите вопрос о реорганизации политических институтов (если не считать судебной реформы, но о судебной реформе сейчас не говорит только ленивый). Можно ли реформировать экономику без радикальных изменений в политической системе?

- Нельзя ставить телегу впереди лошади. Мы считаем, что главное сегодня - демократические реформы в экономике. Развитие частного сектора, среднего класса неминуемо приведет к демократизации в целом. Но постепенно. В этом, наверное, у нас есть еще одно расхождение с Кудриным. Хотя на самом деле у нас намного больше общего. У нас общий взгляд на то, что экономика должна быть рыночной и частной. Мы сходимся и в необходимости институциональных реформ, хотя есть в деталях расхождения. Например, в территориальном развитии агломераций не 10 супермиллионников, а две сотни городов по 250 000-500 000 человек - это самое и удобное для жизни и эффективное экономически решение. Но главное наше различие, прежде всего, в оценке потенциала страны. Мы считаем, что расти можно значительно быстрее. Второе - они говорят о том, что сегодня большое количество денег в экономике и они не используются, потому что люди боятся инвестировать, слишком высоки риски для собственности. То есть на первое место ставят институциональные реформы и проблему коррупции.

Мы считаем немного иначе. Начнем с того, что денег в экономике нет. Та большая прибыль, которая была показана в статистике компаний, это преимущественно прибыль экспортеров. Но и у них в основном это бухгалтерская прибыль, которая получилась в результате пересчета курса. У банков, да, есть определенная ликвидность, о которой они говорят. Но эта ликвидность не может, к сожалению, использоваться в финансировании конкретных проектов: слишком высоки ставка рефинансирования и требования по резервированию. Поэтому эти деньги лежат у банков, сейчас эта ликвидность отсасывается Центробанком через так называемые депозитные аукционы.

 И мы тоже считаем, что да, среда инвестиционная сегодня не способствует инвестициям и действительно сегодня у нас огромные проблемы с рисками. Хотя если сравнивать с 1990-ми, то сегодня хуже точно не стало: я еще помню, как спал с ружьем под кроватью.

Мы согласны, что нужны институциональные реформы. Огромную часть нашей стратегии занимает именно судебная реформа, борьба с коррупцией, контрольно-надзорная деятельность... Но они [ЦСР] не видят другой проблемы, которую видим мы, как предприниматели. Предприниматель, когда принимает инвестиционное решение, прежде всего взвешивает риски и доходность. Риски у нас не стали меньше, но, по крайней мере, не стали и намного выше. Упала доходность - вот главная проблема российской экономики. Причем падала она с начала 2010-х. У нас резко выросли тарифы, зарплаты, проценты по кредитам, налоги. Потому что, хотя было торжественно объявлено, что мы замораживаем налоги, на самом деле резко выросла кадастровая стоимость, от которой исчисляется налог на имущество.

Абсолютное большинство проектов почти во всех секторах экономики ушли в красную зону, стали невыгодны. Риски необходимо тоже снижать. Но это будет процесс эволюционный. Судебную реформу за один день не проведешь, а налоги изменить можно. Поэтому на первое место мы ставим все-таки кредитно-денежную политику, ключевая процентная ставка должна отпустить экономику, а не сжимать ее.

- Какой размер процентной ставки вы предлагаете?

- На I квартал мы ориентировались на значение ключевой ставки 7-8%, так как инфляция была уже около 6%. Но этого не случилось, хотя инфляция упала до рекордно низких размеров по итогам года - 5,4%.

Но, вообще, конечно, ориентир - конечная ставка для заемщика, и она должна быть ниже средней по стране рентабельности бизнеса, которая сегодня составляет около 4,5%. То есть ставки выше нормы рентабельности в 3-4 раза просто делают кредит недоступным для нормального бизнеса. Вообще, ключевая ставка может и должна быть ниже инфляции, если мы хотим развиваться, наращивать предложение товаров, выходить на экспорт, заниматься импортозамещением. Абсолютный нонсенс Кудрина: он многие-многие годы проповедовал как аксиому, что ставка обязательно должна быть выше инфляции. Но опыт развитых стран показывает совершенно другое.

Очень важна курсовая политика. Страна сегодня ориентирована на высокий курс, вся политика ЦБ - это удержание курса рубля. Почему? Потому что это видится как главная социальная задача. Чтобы у людей не девальвировались накопления, не девальвировались их зарплаты, но это убивает рост. Что важнее, сегодняшняя стабильность или развитая экономика, рабочие места?

Мы говорим о том, что не портфельные, не спекулятивные инвестиции нам нужны (мы заняли первое место в мире по объему carry trade, спекулятивным инвестициям на базе разницы в процентных ставках между нами и ими), а долгосрочные инвестиции в реальные проекты на территории России. Поэтому рубль должен быть умеренно низким, стоить дешевле. Но главное - стабильным. Вот это вторая часть. Денег для этого не надо.

- Мы сейчас об эмиссии говорим?

- В данном случае - об обеспеченной. Нет никаких рисков - продаем рубли, но получаем валютные резервы. Да, м